Пара нецензурных слов, сказанных к месту, могут взбодрить не хуже утренней зарядки. А если ругнуться, порезав палец, боль будет ощутимо меньше. Почему запретные слова так шокируют нас и отчего выругаться бывает очень... приятно?

Когда авиалайнер вырулил на взлетную полосу и рванул с места, женщина лет сорока, только что спокойно читавшая журнал, резко выпрямилась, вцепилась в ручки кресла, и раздался такой мат, какой редко услышишь. «Мама, ты же мне не разрешаешь говорить такие слова!» – возмутилась сидевшая рядом дочь-подросток. Но даме, страдающей аэрофобией, было явно не до приличий – непроизвольная вспышка сквернословия оказалась прекрасным успокоительным. Иначе пришлось бы вызывать врача...

Где их можно услышать

Если большинству из нас порой случается иногда ругнуться, это не обязательно означает, что мы плохо воспитаны, склонны к эпатажу, обладаем бедным словарным запасом или не умеем контролировать себя. В некоторых ситуациях ругаются практически все. Например, попав себе молотком по пальцам. Причем у нас вырывается не любое ругательство, а одно из закрепленных на этот случай в языке. По-русски это может быть черт, блин или что-то покрепче, но не боже или ни фига себе.

Ситуации, в которых сильные выражения просятся на язык, гораздо разнообразнее, чем может показаться. Ругательства бывают уместны во время секса и объединяют закрытые мужские сообщества, служат знаком взрослости для подростков и эмансипации – для феминисток.

С их помощью мы способны оскорбить и унизить, а можем и выразить высшую степень похвалы или восторга. Итальянцы порой, не стесняясь, кричат «Idioto!», обнимая на перроне старых друзей. Ясно, что они просто рады встрече, в отличие от водителя в Германии, который помог писателю Владимиру Войновичу преодолеть языковой барьер, крикнув ему из машины: «Du bist ein Idiot!»* Ну, а кое-кто просто разговаривает матом из любви к искусству: брань всегда интересовала людей с литературным вкусом, поэтому ненормативная лексика присутствует и в английских лимериках, и в прозе Юза Алешковского, и даже в письмах Пушкина.

Для чего мы их произносим

«Общим знаменателем всех ругательств является мощный эмоциональный заряд, который мы вообще-то избегаем использовать просто так», – уверен психолингвист Стивен Пинкер (Steven Pinker). Разные бранные слова вызывают у слышащих их различные сильные чувства – трепет (перед Богом), страх (ада и болезней), отвращение (к телесным выделениям), ненависть (к предателям и меньшинствам) или похоть (когда речь идет о сексе). «Поскольку мы воспринимаем смысл слов автоматически (увидев или услышав известное слово, нельзя не осознать, что оно значит), произнесение ругательства заставляет слушателя невольно думать в неприятном ему направлении», – продолжает Стивен Пинкер. Так говорящий навязывает другим (или себе) определенный ход мыслей, причем сделать это он может разными способами. Самое сильное и самое запретное использование нецензурных слов – оскорбления (инвективы), прямо адресованные другому человеку. Но можно употреблять слова-табу и описательно, для выражения отношения к тому, о чем мы говорим, если приличная лексика кажется недостаточно адекватной. Идиомами, содержащими нецензурные слова, мы пользуемся из эстетических соображений (для красного словца) или для того, чтобы подчеркнуть близкие отношения с собеседником. Самыми простительными считаются эмоциональные эпитеты, использованные от полноты чувств («Ай да Пушкин, ай да сукин сын!»), и восклицания, вырвавшиеся от боли, страха и сильного напряжения, поскольку доказано, что они смягчают стресс. Добровольцев просили держать руку в ледяной воде и терпеть боль, нецензурно выражаясь. Затем нужно было проделать то же самое, произнося нейтральные слова. В первом случае испытуемые выдерживали дольше, а боль утихала быстрее**.

«Почему одни слова становятся табу, а другие нет – большая загадка»

СТИВЕН ПИНКЕР (Steven Pinker), профессор Гарвардского университета (США), работающий на стыке психологии и лингвистики. Автор нескольких бестселлеров, по-русски опубликован «Язык как инстинкт»(Эдиториал УРСС, 2004).

Какие слова нельзя увидеть в газете и почему? Когда ругаться удобнее на чужом языке? Как получилось, что феминистки, прославлявшие сексуальную свободу, становятся пуританками, когда речь идет о сексе в словах? Прочитав об этом в книге The StuZ of Thought («Материя мысли», Viking, 2007), мы встретились с автором, чтобы обсудить эти интригующие вопросы.

Psychologies: Какие сферы жизни поставляют «сырье» для ругательств?

Стивен Пинкер: Данные множества языков показывают, что это сфера сакрального (богохульство – исторический корень ругани), секс, телесные выделения, болезни и названия презираемых обществом социальных категорий (жид или проститутка). Табуированность секса привычна и понятна. Правда, одно время феминистки выступали за право открыто говорить о таком приятном занятии, но потом выяснилось, что зря: из-за асимметрии сексуальных отношений брань, связанная с сексом, «выгодна» мужчинам и более оскорбительна для женщин, так что теперь сексуальные словечки приравниваются к домогательствам. Что касается выделений, то даже такие мягкие выражения, как слюнявый, сопливый и гнойный, оскорбительны, не говоря уже о более отталкивающих субстанциях. Одно из объяснений в том, что человеческие выделения были самыми частыми путями распространения болезней и потому вызывали страх и отвращение.

Как запретные слова меняются во времени?

С. П.: Некоторые табу исчезают, но вместо них возникают новые. Например, английское tits («сиськи») еще недавно было нецензурным, а теперь допустимо. Слово ниггер в рассказах Марка Твена выражало всего лишь пренебрежение, теперь же за его употребление можно сесть в тюрьму. Проклятия вроде «Черт тебя дери!» или «Чума на оба ваши дома» прежде воспринимались всерьез и поэтому вызывали сильные эмоции, а теперь звучат безобидно: ни чумы, ни черта мы не боимся. С другой стороны, возникают новые страхи и новые табу: скажем, вместо слова cancer («рак») все чаще возникают такие эвфемизмы, как Big C (букв. «слово на С»), новообразование, опухоль, онкология, и, наконец, формулировка некрологов: «тяжелая продолжительная болезнь».

Считается, что в русском языке действует очень строгий запрет на нецензурную брань. Сила табу в разных языках действительно неодинакова?

С. П.: Конечно. Крайний случай из известных мне – язык дирбал, в котором табуированы все обычные слова, если разговор происходит в присутствии некоторых родственников жены или мужа. Нужно пользоваться другим словарем, приемлемым в этой ситуации. Обычно в языке не так много слов, недопустимых в вежливой беседе, но предсказать, какие именно слова самые неприличные, невозможно. Так, для французов и англичан слово со значением «дерьмо» звучат гораздо жестче, чем для жителей Квебека. Зато ругательства сакрального происхождения (означающие «дарохранительница», «потир» и «святые дары») для франкоканадцев – верх непристойности. Католическая церковь так переживала по этому поводу, что решила просветить сограждан с помощью билбордов, где крупными буквами были написаны эти слова, а под ними – объяснение их истинного (религиозного) смысла. Один журналист отозвался на эту кампанию так: «Неужели не осталось ничего святого?»

Иногда мы ругаемся на чужом языке: в Москве можно услышать русский мат в иноязычной речи приезжих или английскую брань в речи русской молодежи. О чем это говорит?

С. П.: Эмоциональный ореол слова усваивается в детстве, поэтому на родном языке нецензурные слова вызывают более сильное возбуждение, чем на чужом (это доказывает разная степень изменения кожной проводимости при реакции на них). Поэтому ругаться для облегчения боли лучше на родном языке, а цветисто выражаться, не желая шокировать, – на чужом. Как, впрочем, и выслушивать критику: иностранная брань кажется мягче.

Сладость запретного плода

Ругань действует не только как анестезия, но и как адреналин. Помогает в трудных ситуациях, позволяет сосредоточиться, придает храбрости. Но тем не менее в удовольствии от ругани стыдно признаться, ведь называть некоторые действия и части тела почти так же неприлично, как демонстрировать их на публике. Если бы в этом не было ничего предосудительного, нехорошие слова потеряли бы свою силу и притягательность. Мы знаем по опыту, что уже в раннем детстве ругань служит источником положительных эмоций, поэтому вряд ли стоит сурово наказывать за «плохие слова» детей. Достаточно обозначить границы допустимого, как это сделала бабушка 29-летней Нины: «А мне можно говорить «черт»?» – спросила я однажды. И бабушка ответила: «Когда тебе захочется выругаться, убедись, что рядом никого нет. И тогда можешь говорить вслух все плохие слова, какие только знаешь!» Любые ругательства – это еще и волшебные слова, которые приобщают – пусть ненадолго – к миру взрослых. «Подросткам нравится ругаться, поскольку им кажется, что они говорят на «взрослом» языке, на «языке кино», и это дает им взрослый статус, – объясняет психолог Сергей Ениколопов. – Кстати, для женщин ругань тоже всегда была знаком равенства с мужчинами, как короткая стрижка или сигарета».

Бранные слова дети сообщают друг другу как пароль или тайное знание. Повзрослев, мы продолжаем их употреблять – одновременно осуждая других за «дурную привычку». 67% наших сограждан считают, что нецензурные выражения в речи недопустимы ни при каких обстоятельствах, однако примерно столько же (68%) в реальности их употребляют. Правда, большинство делает это редко (55%), а 30% (45% женщин и лишь 13% мужчин) не ругаются матом никогда***.

Эмоциональный мозг

В ЗАВИСИМОСТИ ОТ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ БРАНЬ ДЕЙСТВУЕТ КАК АНЕСТЕЗИЯ ИЛИ КАК АДРЕНАЛИН.

Чаще всего мы ругаемся, когда нас захлестывают эмоции: 47% произносят бранные слова под действием негативных чувств, 2% – под действием позитивных, еще 19% нецензурно выражаются в обоих случаях***. Вызванная эмоциями, брань провоцирует мощную эмоциональную реакцию – и индивидуальную, и общественную. Почему? Ведь, в конце концов, это лишь слова... Дело в том, что ругательства действуют на глубокие и древние зоны мозга, расположенные в правом полушарии, объясняет Стивен Пинкер: «Сохранение способности ругаться в случае потери членораздельной речи означает, что табуированная лексика (как и другие готовые речевые формулы) хранится в правом полушарии, в отличие от речи, порождаемой из слов по правилам грамматики и выражающей сочетание идей, которая соотносится с корой левого полушария». Кроме того, правое полушарие больше задействовано при эмоциях, особенно отрицательных. Установлено также, что есть особая зона мозга, нарушения в которой могут приводить к копролалии – неодолимому и неконтролируемому желанию ругаться. «Базальные ганглии обычно не допускают нас до плохих мыслей и поступков, помечая их знаком «Сюда нельзя!», – объясняет Стивен Пинкер.

– Если эти защиты ослабевают или рушатся, мысли, которые мы пометили как немыслимые и непроизносимые, вырываются наружу». Другая причина особой силы ругательств – наше магическое мышление. Даже закоренелые материалисты стучат по дереву и говорят «тьфу-тьфу, чтобы не сглазить», если выражают надежду на что-то хорошее, и добавляют «не дай бог», когда речь идет о возможных неприятностях. Ни один родитель, даже самый хладнокровный, не станет походя клясться жизнью своего ребенка. «Хотя вся наука о языке строится на том, что связь между звуковым обликом слова и его значением произвольна, большинство из нас интуитивно верят в обратное», – считает Стивен Пинкер. «Проклятия, молитвы и ругательства, – добавляет Сергей Ениколопов, – это способы, которыми люди пытаются воздействовать на мир через слова, а табу и эвфемизмы – попытка избежать такого (нежелательного) воздействия».

Встреча без галстуков

Выругаться бывает приятно в курилке (так лучше отдыхается), у костра за шашлыками (так они вкуснее), перед телевизором (ох уж этот… хм… Бэкхем). Среди своих мы можем позволить себе отойти от норм литературного языка точно так же, как можем снять пиджак и ослабить узел галстука. Часто брань становится нормой общения и на работе. По результатам опроса, проведенного компанией HeadHunter (www.hh.ru), ненормативная лексика используется в 85% коллективов. В данном случае сквернословие – языковой код сообщества, элемент корпоративной «культуры». Ругаешься – значит, свой. К тому же, по мнению специалиста по управлению персоналом Йегуды Баруха (Yehuda Baruch), пока работники ругаются, они еще справляются с работой, хотя и не слишком довольны: «Мат позволяет преодолеть усталость и найти решение в кризисной или конфликтной ситуации. Кроме того, сквернословие ставит работников компании на один уровень, усиливая солидарность коллектива». Впрочем, и здесь нет правил без исключений. Одно дело повседневный словесный код, и совсем другое – прямое обращение к коллеге или сотруднику: сильные выражения в этом случае воспринимаются в соответствии со своим буквальным значением – как символическое изнасилование.

Девять баллов по шкале грубости


Список из семи нецензурных корней большинство детей выучивают к пятому классу. Это те слова, которые не печатают в газетах и не произносят в теле- и радиоэфире (с книгами и фильмами дело сложнее). Тот, кто случайно или намеренно выругался матом в публичном месте, рискует подвергнуться штрафу или административному аресту. Грубые, неприличные и бранные слова не относятся к числу запрещенных в публичной речи, но слышать их иногда даже более неприятно, поскольку их смысл нагляднее, чем в «универсальных» матерных выражениях, которые могут значить что угодно. Следующая категория – эвфемизмы: мы употребляем их как замену мата, чтобы формально остаться в пределах цензурной лексики. Фиг, блин и елки-палки говорят даже дети, не подозревая об их истинном смысле; взрослые же, произнося песец, херня и мать твою, демонстративно подчеркивают «первоисточник». В откровенном разговоре о сексуальной сфере язык довольно беден: приходится выбирать между нецензурными обозначениями, анатомическими терминами и сюсюканьем, пришедшим из детской. В этой ситуации многие предпочитают отборную брань – в постели грязные ругательства часто действуют возбуждающе.

Карнавальное начало

Нецензурные слова звучат сегодня где угодно: 72% россиян часто слышат их на улице, в транспорте и других общественных местах, а 64% слышали мат из уст известных людей***. Табу нарушаются, но не исчезают. «Раньше интеллигенция могла материться даже больше, чем простые люди, считая, что это протест против власти, – замечает Сергей Ениколопов. – Сейчас матом никого не удивишь, запреты ослабли. Ругань, нецензурщина – это разрешение поговорить о «низком», как во время карнавала. Но сегодня общество из-за сильного напряжения все время находится в полукарнавальном состоянии. Это ведет к нарушению правил и стиранию границ между разными формами языка».

Жаль, если у нас не останется сильных средств на крайний случай. Ведь ругаться может быть увлекательно и полезно, если делать это нечасто, к месту и учитывая чувства других людей.

* М. Волкова, С. Довлатов «Не только Бродский. Русская культура в портретах и анекдотах» (РИК «Культура», 1992).

** R. Stephens et al. «Swearing as a response to pain». Neuroreport, Vol. 20, 2009, Issue 12.

*** По данным Фонда «Общественное мнение» за 2004 и 2008 годы, http:/bd.fom.ru/ cat/cult/lang_l/abuse

Источник