При имени "Александр Блок" сразу же возникает картинка: кучерявый лирик с поэмой то ли "Скифы", то ли "12", поэт интеллигенции по принципу "Маяковский — поэт пролетариата, а Есенин — поэт деревни". Приписать Блоку, допустим, Мандельштама в советское время было нельзя. Признать в Блоке мистика сможет эрудированный читатель — а таких немного.
А Блок был, тем не менее, едва ли не самым любимым современниками из русских поэтов. Он играл свою роль поэта-пророка превосходно: со вкусом и со знанием дела. Как никто другой, Блок умело совмещал в себе активиста политической борьбы, лирика-предсказателя и мистика, поклоняющегося неведомому Творцу.

Уже современник Блока, его друг-соперник Андрей Белый, усмотрел в его поэзии бессознательное мифотворчество или, вероятно, гениальный бред, требующий религиозного истолкования и культурно-исторического диагноза. Позднейшие исследователи пошли еще дальше и нашли у Блока "преломление русской революционно-демократической традиции и французского средневековья".

Особенно на этой почве потрудились французы. Так, Жорж Нива подвел итог важного для мистического сознания Блока противопоставления "глубокой, почвенной русской магии" и "фальшивого и изнеженного западного романтизма". А наблюдательнейший Юлий Айхенвальд отметил манеру Блока читать свои стихи "бесстрастно перебирая их, как монах — свои четки". Как средневековый европейский монах, заметим мы.

С биографией Блока можно с легкостью познакомиться. Нет нужды в очередной раз пересказывать, что Саша родился в таком-то году, поступил туда-то и тогда-то женился. Куда интереснее мнение и замечание, оставленное его таким наблюдательным современником как Лидия Гинзбург: "Прозаический слог Блока страшен, как лицо, не улыбающееся ни при каких обстоятельствах". Невеста поэта, дочь известного естествоиспытателя Дмитрия Менделеева, просила Блока: "Пожалуйста, без мистицизма".

Александр объяснил, что эту просьбу невозможно исполнить. "Мистицизм не есть "теория"; это — непрестанное ощущение […] таинственных, ЖИВЫХ, ненарушимых связей друг с другом и через это — с Неведомым. Он проникает меня всего, я в нем, и он во мне. Это — моя природа. От него я пишу стихи", — замечает молодой Блок.

Да и в разговоре он нем ни один критик не может обойтись без того, чтобы не употребить в разных падежах существительные "мистика" или "мистик", а также прилагательное "мистический". Вот только одно предложение у Ю. Айхенвальда, вчитайтесь: "Мистичность своей "роковой, родной страны", которая "и в снах необычайна", он прозревает и в ее недавних событиях; и на них тоже распространяется та его первая и последняя любовь, то его мистическое супружество, которое называется Россия".
 

Тут многое идет от семьи, от истоков. Мать Блока, Александра Андреевна Кублицкая-Пиоттух, всерьез занималась религиозными исканиями и, по словам ее сестры, тетки поэта Марии Андреевны Бекетовой, "не уклоняясь от христианства, она воспринимала его исключительно как религию духа". Эта женщина жадно ловила все новое, что появлялось в духовных течениях, и ее саму называли "мистической сектанткой".

"Неоднократно лечившаяся в психиатрических клиниках (в частности, гипнозом, которым лечил ее будущий психоаналитик Юрий Каннабих), Александра Андреевна придавала своему мистицизму болезненную чувствительность истерии; годами она находилась в состоянии напряженного, почти конвульсивного ожидания чуда", — подмечает историк культуры А. Эткинд.

Ссылаясь на высказывания жены Блока и Владислава Ходасевича, проанализировавших взаимоотношения свекрови с невесткой, автор отмечает: "Поэтический культ вечной, безличной и асексуальной женственности позволял Блоку всю жизнь сохранять символическую верность матери".

С учителями Блоку, можно сказать, тоже повезло: мистик на мистике сидит и мистиком погоняет. Одним из первых был профессор русской словесности Иван Шляпкин. С детства знавший Достоевского, профессор был автором исследований о древнерусских крестах (многие из которых были памятниками новгородских еретиков), о святителе Дмитрии Ростовском (написавшем "Четьи-Минеи" и "Розыск о брынской вере", в котором впервые описывалось хлыстовство — религиозная секта). Для госэкзамена Шляпкин индивидуально подобрал Блоку вопросы, так или иначе связанные с мистическими аспектами русской традиции.

То, что блоковская мистика близка к хлыстовству, отмечали не только позднейшие литературные критики, но и друзья самого поэта. Андрей Белый указывал: "Тревожную поэзию его что-то сближает с русским сектантством. Сам себя он сближает с "невоскресшим Христом", а его "Прекрасная дама" в сущности — хлыстовская Богородица. Символист А. Блок в себе самом создал странный причудливый мир: но этот мир оказался до крайности напоминающим мир хлыстовский".

Источник