Юрий Рыженков, генеральный директор ООО «Метинвест-Холдинг» рассказал «Капиталу» о глобальных проблемах металлургии в целом и его компании, в частности. Например, о том, кто и что мешает работать предприятиям «Метинвеста», расположенным на оккупированной территории.

— Удается ли вам сегодня сохранять контроль над предприятиями, которые находятся в зоне боевых действий, их снабжением, финансированием?

— Наши предприятия с обеих сторон Донбасса ощущают последствия военных действий. Причем наиболее пострадавшее — Авдеевский коксохим — находится на территории, контролируемой украинскими войсками, но при этом постоянно обстреливается, так как расположен на линии огня. Но сложность нынешней ситуации больше определяет политика, чем военные действия. Яркий пример тому — Енакиевский метзавод (ЕМЗ): на несколько месяцев он был остановлен, в ноябре возобновил работу и сейчас загружен на 60‑70 %. Проблема недозагрузки его мощностей связана со снабжением завода сырьем. Дело в том, что наших поставщиков, которые везут ферросплавы и огнеупоры из Днепропетровска, Запорожья и Никополя, периодически останавливают на пропускных пунктах. Также существуют проблемы с выплатой зарплаты, так как банковская система в зоне АТО не работает. Сегодня мы перевели все счета наших сотрудников в киевские филиалы банков, соответственно, все они могут получать зарплату только в Киеве. А это весьма проблематично для работников того же ЕМЗ. И теперь завод, который работает по законам Украины, налоги платит в казну этой страны, в результате ряда политических решений может остановиться.

— О каких решениях речь?

— В частности, об ограничениях в банковской системе, разрешающих работать в зоне АТО только «Ощадбанку». Теперь и он не работает.

— А в общем? Можете назвать действия чиновников, направленные непосредственно в адрес завода, холдинга?

— Никаких эксклюзивных решений по отношению к нашим активам нет ни с украинской стороны, ни со стороны боевиков. В целом решения, которые принимаются относительно Донбасса, существенно давят на предприятия, находящиеся на этой территории.

— Что‑то наподобие инициативы отделить железные дороги Украины от ЛНР и ДНР?

— Да, но, к счастью, это решение удалось приостановить, хотя проблема не решена. Подобное разделение чревато разрывом хозяйственных связей многих предприятий, которые в результате будут вынуждены остановиться. Мы сейчас пытаемся донести до нашего правительства тезис о том, что остановка работы предприятий Донбасса приведет к негативным последствиям для всей Украины. Остановка, например, упомянутого уже ЕМЗ автоматически снизит загрузку нескольких десятков поставщиков сырья, товаров и услуг в других регионах страны. В результате решение разделить железную дорогу на украинскую и неукраинскую может оказаться политически верным в нынешней ситуации, но экономически — ошибочным. Пока нам путем диалога с государством удается удерживать принятие этого решения.

— Как?

— Мы поставляем дизельное топливо для доставки грузов в регион АТО и вывоза из него нашей продукции.

— А как удается сохранять контроль непосредственно над предприятиями, находящимися в зоне АТО: в Макеевке, Енакиево, Харцызске?

— Харцызский завод тоже некоторое время простаивал, но уже возобновил работу, вернувшись на нормальную для последних несколько лет загрузку мощностей. По году предприятие произведет около 300 тыс. т труб. С точки зрения контроля, у нас не было никаких изменений, хотя попытки повлиять на работу завода были. Но больше проблем, повторюсь, с доставкой сырья на заводы.

— Кто создает эти проблемы?

— Они создаются с обеих сторон. К сожалению, я не могу сказать, что украинская сторона бросает все силы на поддержку предприятий, чтобы они работали. Это не так…

— В чем это проявляется?

— Останавливали наши фуры с ферросплавами, пытаясь развернуть их обратно. Мы выходили на высший уровень руководства страны (Минобороны, Нацгвардию) с просьбой, чтобы их пропустили. В результате их пропускали.

— Ради нескольких грузовиков доходили до министра обороны?

— Увы, такие прецеденты есть. Представители добровольческих батальонов, которые непонятно кому подчиняются, останавливают наш транспорт, говорят: мы не хотим поддерживать сепаратистов Им объясняют, что груз идет на завод, который платит налоги в Украину, что блокирование поставок сырья может привести к остановке завода, что будет плачевно отражаться на экономике Украины. По месту, в казну региона, наши предприятия на территории АТО ничего не платят, все налоги идут в Киев.

— А власти этих регионов требуют платить налоги в «свою казну»?

— Пытаются. Пока мы отвечаем отказом.

— Пока?

— Пока мы ждем какого‑либо решения украинских властей. По Крыму решение приняли, сделав полуостров свободной зоной (правда, неизвестно, как это работает). Какое‑то решение нужно принимать и по Донбассу.

— Откуда завозите коксующийся уголь? Есть проблемы с поставками?

— Проблемы есть. Основная — блокирование завоза коксующихся углей из России со стороны Российских железных дорог. На днях мы нашли взаимопонимание, и этот уголь нам поставят. К тому же мы хотим теснее сотрудничать с украинскими предприятиями, в том числе и теми, которые находятся на временно оккупированных территориях.

— А как тогда вы расцениваете заявление Генпрокурора о том, что покупка углей на оккупированных территориях приравнивается чуть ли не к «измене родине»?

— Мы покупаем уголь у украинских предприятий, которые платят налоги в Украине. Если кто‑то решит, что это неправильно, тогда пусть он разделит все предприятия на тех, у кого можно и тех, у кого нельзя покупать. Кстати, была попытка узаконить подобное разделение, но пока на законодательном уровне оно не действует. И мы пока не отказываемся от работы с украинскими предприятиями, так как считаем, что все они — субъекты украинского законодательства, работающие в правовом поле нашей страны. К таким относится и наш «Краснодонуголь», который находится на территории так называемой Луганской народной республики.

— Проблемы с тамошними властями есть?

— Проблемы есть с вывозом углей, потому что логистика не работает.

около $ 3 млрд составляют долги «Метинвеста»

— Недозагрузка предприятий обусловлена лишь внутриукраинскими проблемами или есть ограничения со стороны внешних рынков?

— Исключительно внутриукраинскими.

— То есть на внешних рынках со сбытом готовой продукции и полуфабрикатов вы не испытываете проблем?

— Продукцию всегда можно продать. Да, есть проблемы с рынком России. Собственно, у российских металлургов как раз другая ситуация: у них практически все затраты в рублях, поэтому девальвация для них — благо. Стоимость металлопродукции на российском рынке в связи с девальвацией рубля очень быстро снижается, что делает невыгодными украинские поставки на этот рынок. Нам гораздо интереснее отгрузить металл в Европу и на дальневосточный рынок, чем в Россию. В нынешнем году объемы продаж «Метинвеста» на российский рынок уменьшатся на 30 %.

— Девальвация российского рубля — относительно недавнее событие…

— Основные проблемы на российском рынке из‑за девальвации возникли еще в первом полугодии 2014 г. Дело в том, что когда девальвация «ползучая», она дает преимущество внутренним производителям и отталкивает от рынка импортеров. А когда девальвация происходит обвалами, она для всех плоха.

— Только девальвация российского рубля мешает вам работать на этом рынке или есть и другие ограничения, в том числе негласные?

— Нет, политических ограничений нет, только экономика: та же девальвация рубля и санкционные ограничения для российской продукции на мировых рынках. Российским металлургам приходится перенаправлять объемы, вытесненные, например, из США, на свой рынок. Таким образом, значительные объемы российского металла оказывают давление на украинский и вообще на весь импорт.

— А засилье китайского проката не является проблемой для мирового рынка?

— Это также проблема. Но не на тех рынках, которые для нас являются ключевыми. Там мы имеем конкурентное преимущество не только в цене, но и в логистике, и в скорости доставки. В частности, это рынок Средиземноморского и Черноморского бассейнов, куда поставляется продукция «Азовстали», Мариупольского МК им. Ильича (они находятся фактически в Мариупольском порту на Азовском море) и «Запорожстали» (расположена на Днепре). Для европейского клиента «Азовсталь», например, может доставить лист в течение недели, тогда как наши конкуренты — за полтора-два месяца.

— В то же время турки (даже не знаю, к какому из озвученных бассейнов их отнести) значительно нарастили свои листовые мощности…

— Турки для нас еще и клиенты, правда, в сегменте полуфабрикатов. У них развита в основном электрометаллургия, которая хорошо работает, когда цена на лом низкая. Как только цена на лом растет быстрее или падает медленнее (что мы наблюдали в нынешнем году), чем цена на руду, то электросталеплавильные мощности останавливаются, а работают только прокатные.

— А девальвация гривни не способствовала улучшению прибыльности экспортных продаж?

— На самом деле девальвация гривни — красивый миф о том, что металлурги хорошо заработают. Большая часть наших затрат так или иначе привязана к валюте, и через достаточно короткий промежуток времени (3‑5 месяцев) цены на сырье или энергоносители всегда догоняют уровень девальвации. А многие затраты вообще растут опережающими темпами. Например, на дизтопливо или бензин. То же происходит и с ферросплавами и металлоломом. А учитывая, что ломовики пытаются работать на очень коротких периодах отсрочки платежа или вообще по предоплате, то, по большому счету, они закладывают в текущие цены курсовую разницу. Получается, что львиная доля наших затрат либо уже в долларах, либо очень быстро догоняет курс. Цены на энергоносители также привязаны к курсу валюты. Учитывая все это, девальвация гривни для металлургов не является таким уж хорошим фактором, как может показаться на первый взгляд. Это всегда шок и всегда проблемы.

— Девальвация гривни позволяет конкурировать на мировых рынках сбыта с китайцами и россиянами?

— Если бы мы сегодня могли загрузить наши мощности на 100 %, как планировали, мы бы спокойно конкурировали и без девальвации.

— Как вы выполняли заказы во время остановки и снижения загрузки мощностей?

— Мы выделили всех наших ключевых клиентов и старались выполнить их заказы в срок. Вплоть до того, что закупали недостающие объемы металлопродукции на стороне. Постоянно контактировали и вели переговоры, чтобы понять приоритеты наших клиентов. В целом мы смогли пройти этот период без серьезных срывов контрактов.

— А что касается срывов финансовых договоренностей? Полный объем от $ 500 млн еврооблигаций вы так и не смогли реструктуризировать…

— Если откровенно, никто и не рассчитывал, что мы все $ 500 млн реструктуризируем. То, что мы фактически 80 % долга переложили в другой инструмент, более отсроченный и более «спокойный» для компании, — это успех. Есть два варианта реструктуризации обязательств по еврооблигациям: первый, когда мы уговариваем 75 % бондхолдеров перейти на другие условия погашения, а после их согласия остальные 25 % насильно загоняются в эти рамки. Мы осознанно этим путем не пошли, предпочитая использовать свободный рыночный инструмент. Вышли к нашим кредиторам с новыми предложениями на добровольных условиях (кто хочет, участвует, а нет — воздерживается). И то, что в таком режиме 80 % наших кредиторов согласилось на новые условия, означает, что у нас хорошие отношения с кредиторами, интересное предложение и есть долгосрочная вера в компанию.

— А каков вообще объем обязательств компании, в том числе банковских?

— На следующий год у нас достаточно большой банковский долг в размере около $ 800 млн. Сегодня мы ведем дискуссию с банкирами относительно продления этого долга или предоставления какого‑либо инструмента, который бы помог этот долг реструктуризировать. Остались $ 100 млн упомянутых еврооблигаций и около $ 100 млн займов (на покупку угольных шахт United Coal в США).

— Какой объем всего долга?

— Всего у нас около $ 3 млрд долгов. Помимо вышеназванных, которые мы должны погасить в следующем году, есть еврооблигации с погашением в 2018 г. в размере $ 750 млн, отсроченные еврооблигации на $ 300 млн с погашением в 2015‑16 гг. и другие долги. Сказать, что у нас хороший долгосрочный портфель, к сожалению, мы не можем.

— А что из активов в залоге?

— Все финансирование беззалоговое, за исключением торговых линий, где залог — это выручка от продаж потребителям.

— Есть опасность, что потребуют досрочного погашения этих долгов?

— Пока нет, но понятно, что ситуация у всех нервная. Мы пытаемся успокоить наших кредиторов. Наш основной аргумент — с точки зрения экономики и сути компании мы имеем долгосрочную перспективу, в чем и убеждаем всех наших кредиторов. Непростые времена следует пройти вместе, и позитив от этого будет больший по сравнению с тем, если все резко потребуют досрочного возврата кредитов. Пока нас слышат. Надеемся, что будут слышать и дальше.

Источник